![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
alkor_alkorРовно в шестнадцать часов сорок минут Васисуалий Лоханкин объявил голодовку.
Он лежал на клеёнчатом диване, отвернувшись от всего мира, лицом к выпуклой диванной спинке. Лежал он в подтяжках и зелёных носках, которые в Черноморске называют также карапетками.
Поголодав минут двадцать в таком положении, Лоханкин застонал, повернулся на другой бок и посмотрел на жену. При этом зелёные карапетки описали в воздухе небольшую дугу. Жена бросала в крашеный дорожный мешок своё добро: фигурные флаконы, резиновый валик для массажа, два платья с хвостами и одно старое без хвоста, фетровый кивер со стеклянным полумесяцем, медные патроны с губной помадой и трикотажные рейтузы.
-- Варвара!-- сказал Лоханкин в нос.
Жена молчала, громко дыша.
-- Варвара!-- повторил он.-- Неужели ты в самом деле уходишь от меня к Птибурдукову?
-- Да,-- ответила жена.-- Я ухожу. Так надо.
-- Но почему же, почему?-- сказал Лоханкин с коровьей страстностью.
Его и без того крупные ноздри горестно раздулись. Задрожала фараонская бородка.
-- Потому что я его люблю.
-- А я как же?
-- Васисуалий! Я еще вчера поставила тебя в известность. Я тебя больше не люблю.
-- Но я! Я же тебя люблю, Варвара!
-- Это твоё частное дело, Васисуалий. Я ухожу к Птибурдукову. Так надо.
-- Нет!-- воскликнул Лоханкин.-- Так не надо! Не может один человек уйти, если другой его любит!
-- Может,-- раздражённо сказала Варвара, глядясь в карманное зеркальце. И вообще перестань дурить, Васисуалий.
-- В таком случае, я продолжаю голодовку!-- закричал несчастный муж. – Я буду голодать до тех пор, покуда ты не вернешься. День. Неделю. Год буду голодать.
Лоханкин снова перевернулся и уткнул толстый нос в скользкую холодную клеенку.
-- Так вот и буду лежать в подтяжках, донеслось с дивана,-- пока не умру. И во всем будешь виновата ты с инженером Птибурдуковым.
Жена подумала, надела на белое невыпеченное плечо свалившуюся бретельку и вдруг заголосила:
-- Ты не смеешь так говорить о Птибурдукове! Он выше тебя!
Этого Лоханкин не снес. Он дёрнулся, словно электрический заряд пробил его во всю длину, от подтяжек до зелёных карапеток.
-- Ты самка, Варвара,-- тягуче заныл он.-- Ты публичная девка!
-- Васисуалий, ты дурак!-- спокойно ответила жена.
-- Волчица ты,-- продолжал Лоханкин в том же тягучем тоне.-- Тебя я презираю. К любовнику уходишь от меня. К Птибурдукову от меня уходишь. К ничтожному Птибурдукову нынче ты, мерзкая, уходишь от меня. Так вот к кому ты от меня уходишь! Ты похоти предаться хочешь с ним. Волчица старая и мерзкая притом!
Упиваясь своим горем, Лоханкин даже не замечал, что говорит пятистопным ямбом, хотя никогда стихов не писал и не любил их читать.
-- Васисуалий! Перестань паясничать,-- сказала волчица, застёгивая мешок.-- Посмотри, на кого ты похож. Хоть бы умылся. Я ухожу. Прощай, Васисуалий! Твою хлебную карточку я оставляю на столе.
И Варвара, подхватив мешок, пошла к двери. Увидев, что заклинания не помогли, Лоханкин живо вскочил с дивана, подбежал к столу и с криком: "Спасите!" -- порвал карточку.
Варвара испугалась. Ей представился муж, иссохший от голода, с затихшими пульсами и холодными конечностями.
-- Что ты сделал?-- сказала она.-- Ты не смеешь голодать!
-- Буду!-- упрямо заявил Лоханкин.
-- Это глупо, Васисуалий. Это бунт индивидуальности.
-- И я этим горжусь,-- ответил Лоханкин подозрительным по ямбу тоном.-- Ты недооцениваешь значения индивидуальности и вообще интеллигенции.
-- Но ведь общественность тебя осудит.
-- Пусть осудит,-- решительно сказал Васисуалий и снова повалился на диван.
Варвара молча швырнула мешок на пол, поспешно стащила с головы соломенный капор и бормоча: "взбесившийся самец", "тиран", "собственник", торопливо сделала бутерброд с баклажанной икрой.
-- Ешь!-- сказала она, поднося пищу к пунцовым губам мужа.-- Слышишь, Лоханкин? Ешь сейчас же. Ну!
-- Оставь меня,-- сказал он, отводя руку жены.
Пользуясь тем, что рот голодающего на мгновение открылся, Варвара ловко впихнула бутерброд в отверстие, образовавшееся между фараонской бородкой и подбритыми московскими усиками. Но голодающий сильным ударом языка вытолкнул пищу наружу.
-- Ешь, негодяй!-- в отчаянии крикнула Варвара, тыча бутербродом.-- Интеллигент!
Но Лоханкин отводил лицо и отрицательно мычал. Через несколько минут разгорячённая, вымазанная зелёной икрой Варвара отступила. Она села на свой мешок и заплакала ледяными слезами.
Лоханкин смахнул с бороды затесавшиеся туда крошки, бросил на жену осторожный, косой взгляд и затих на своём диване. Ему очень не хотелось расставаться с Варварой. Наряду с множеством недостатков у Варвары были два существенных достижения: большая белая грудь и служба. Сам Васисуалий никогда и нигде не служил. Служба помешала бы ему думать о значении русской интеллигенции, к каковой социальной прослойке он причислял и себя. Таким образом, продолжительные думы Лоханкина сводились к приятной и близкой теме: "Васисуалий Лоханкин и его значение", "Лоханкин и трагедия русского либерализма", "Лоханкин и его роль в русской революции". Обо всем этом было легко и радостно думать, разгуливая по комнате в фетровых сапожках, купленных на Варварины деньги и, поглядывая на любимый шкаф, где мерцали церковным золотом корешки брокгаузовского энциклопедического словаря. Подолгу стаивал Васисуалий перед шкафом, переводя взоры с корешка на корешок. По ранжиру вытянулись там дивные образцы переплётного искусства: Большая медицинская энциклопедия, "Жизнь животных", пудовый том "Мужчины и женщины", а также "Земля и люди" Элизе Реклю.
"Рядом с этой сокровищницей мысли,-- неторопливо думал Васисуалий,-- делаешься чище, как-то духовно растёшь."
Придя к такому заключению, он радостно вздыхал, вытаскивал из-под шкафа "Родину" за 1899 год в переплёте цвета морской волны с пеной и брызгами, рассматривал картинки англо-бурской войны, объявление неизвестной дамы, под названием: "Вот как я увеличила свой бюст на шесть дюймов" -- и прочие интересные штучки.
С уходом Варвары исчезла бы материальная база, на которой покоилось благополучие достойнейшего представителя мыслящего человечества.
Вечером пришел Птибурдуков. Он долго не решался войти в комнаты Лоханкиных и мыкался по кухне среди длиннопламенных примусов и протянутых накрест веревок, на которых висело сухое гипсовое белье с потёками синьки. Квартира оживилась. Хлопали двери. Проносились тени, светились глаза жильцов, и где-то страстно вздохнули: мужчина пришел.
Птибурдуков снял фуражку, дернул себя за инженерский ус и, наконец, решился.
-- Варя,-- умоляюще сказал он, входя в комнату,-- мы же условились...
-- Полюбуйся, Сашук!-- закричала Варвара, хватая его за руку и подталкивая к дивану.-- Вот он! Лежит! Самец! Подлый собственник! Понимаешь, этот крепостник объявил голодовку из-за того, что я хочу от него уйти.
Увидев Птибурдукова, голодающий сразу же пустил в ход пятистопный ямб.
-- Птибурдуков, тебя я презираю,-- заныл он.-- Жены моей касаться ты не смей. Ты хам, Птибурдуков, мерзавец! Куда жену уводишь от меня?
-- Товарищ Лоханкин,-- ошеломлённо сказал Птибурдуков, хватаясь за усы.
-- Уйди, уйди, тебя я ненавижу,-- продолжал Васисуалий, раскачиваясь, как старый еврей на молитве,-- ты гнида жалкая и мерзкая притом. Не инженер ты -- хам, мерзавец, сволочь, ползучий гад и сутенёр притом!
-- Как вам не стыдно, Васисуалий Андреевич,-- сказал заскучавший Птибурдуков,-- даже просто глупо. Ну, подумайте, что вы делаете? На втором году пятилетки...
-- Он мне посмел сказать, что это глупо! Он, он, жену укравший у меня! Уйди, Птибурдуков, не то тебе по вые, по шее то есть, вам я надаю.
-- Больной человек, сказал Птибурдуков, стараясь оставаться в рамках приличия.
Но Варваре эти рамки были тесны. Она схватила со стола уже засохший зеленый бутерброд и подступила к голодающему. Лоханкин защищался с таким отчаянием, словно бы его собирались кастрировать. Птибурдуков отвернулся и смотрел в окно на конский каштан, цветущий белыми свечками. Позади себя он слышал отвратительное мычание Лоханкина и крики Варвары: "Ешь, подлый человек! Ешь, крепостник!"
На другой день, расстроенная неожиданным препятствием, Варвара не пошла на службу. Голодающему стало хуже.
-- Вот уже рези в желудке начались,-- сообщил он удовлетворённо,-- а там цинга на почве недоедания, выпадение волос и зубов.
Птибурдуков привел брата -- военного врача. Птибурдуков-второй долго прикладывал ухо к туловищу Лоханкина и прислушивался к работе его органов с той внимательностью, с какой кошка прислушивается к движению мыши, залезшей в сахарницу. Во время осмотра Васисуалий смотрел на свою грудь, мохнатую, как демисезоное пальто, полными слёз глазами. Ему было очень жалко себя. Птибурдуков-второй посмотрел на Птибурдукова-первого и сообщил, что больному диеты соблюдать не надо. Есть можно всё, например, суп, котлеты, компот. Можно также – хлеб, овощи, фрукты. Не исключена рыба. Курить можно, конечно, соблюдая меру. Пить не советует, но для аппетита неплохо было бы вводить в организм рюмку хорошего портвейна. В общем, доктор плохо разобрался в душевной драме Лоханкиных. Сановито отдуваясь и стуча сапогами, он ушёл, заявив на прощание, что больному также не возбраняется купаться в море и ездить на велосипеде.
Но больной не думал вводить в организм ни компота, ни рыбы, ни котлет, ни прочих разносолов. Он не пошел к морю купаться, а продолжал лежать на диване, осыпая окружающих бранчливыми ямбами. Варвара почувствовала к нему жалость. "Из-за меня голодает,-- размышляла она с гордостью,-- какая все-таки страсть. Способен ли Сашук на такое высокое чувство?" И она бросала беспокойные взгляды на сытого Сашука, вид которого показывал, что любовные переживания не помешают ему регулярно вводить в организм обеды и ужины. И даже один раз, когда Птибурдуков вышел из комнаты, она назвала Васисуалия "бедненьким". При этом у рта голодающего снова появился бутерброд и снова был отвергнут. "Ещё немного выдержки,-- подумал Лоханкин,-- и не видать Птибурдукову моей Варвары."
Он с удовольствием прислушивался к голосам из соседней комнаты.
-- Он умрёт без меня,-- говорила Варвара,-- придется нам подождать. Ты же видишь, что я сейчас не могу уйти.
Ночью Варваре приснился страшный сон. Иссохший от высокого чувства Васисуалий глодал белые шпоры на ногах военного врача. Это было ужасно. На лице у врача было покорное выражение, словно у коровы, которую доит деревенский вор. Шпоры гремели, зубы лязгали. В страхе Варвара проснулась.
Жёлтое японское солнце светило в упор, затрачивая всю свою силу на освещение такой мелочишки, как граненая пробка от пузырька с одеколоном "Турандот". Клеёнчатый диван был пуст. Варвара повела очами и увидела Васисуалия. Он стоял у открытой дверцы буфета, спиной к кровати, и громко чавкал. От нетерпения и жадности он наклонялся , притопывал ногой в зеленом носке и издавал носом свистящие и хлюпающие звуки. Опустошив высокую баночку консервов, он осторожно снял крышку с кастрюли и, погрузив пальцы в холодный борщ, извлёк оттуда кусок мяса. Если бы Варвара поймала мужа за этим занятием даже в лучшие времена их брачной жизни, то и тогда Васисуалию пришлось бы худо. Теперь же участь его была решена.
-- Лоханкин!-- сказала она ужасным голосом.
От испуга голодающий выпустил мясо, которое шлёпнулось обратно в кастрюлю, подняв фонтанчик из капусты и морковных звёзд. С жалобным воем кинулся Васисуалий к дивану. Варвара молча и быстро одевалась.
-- Варвара!-- сказал он в нос.-- Неужели ты в самом деле уходишь от меня к Птибурдукову?
Ответа не было.
-- Волчица ты,-- неуверенно объявил Лоханкин,-- тебя я презираю, к Птибурдукову ты уходишь от меня...
Но было уже поздно. Напрасно хныкал Васисуалий о любви и голодной смерти. Варвара ушла навсегда, волоча за собой дорожный мешок с цветными рейтузами, фетровой шляпой, фигурными флаконами и прочими предметами дамского обихода.PS: Что показательно, отрывок можно хоть весь раздёргать на цитаты, отражающие современность -- причём не только современность астраханско-голодовочную. К примеру, "Родина" за 1899 год выглядит весьма удачной пародией на содержимое современных интернетов. Я уж не говорю про темы продолжительных дум Васисуалия Лоханкина, остающиеся злободневными и поныне.
PPS: В оффлайновой дискуссии я ранее согласился с тем, что голодовка -- вполне оправданный способ привлечения внимания к вопросам, решить которые законным путём не получается. Но в тот момент я ещё не знал, что астраханские постники не удосужились обжаловать "неправильные" результаты голосования в суде. Что ж, если российские власти начнут бес суда менять результаты голосования по требованию голодающих, то российская демократия превратится в... хмммм... голодократию, что ли?
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2012-04-11 03:07 pm (UTC)В том-то и дело, что не греет
Date: 2012-04-11 03:10 pm (UTC)А "альтернатива", кстати, пока даже в суде не удосужилась результаты оспорить. Интересно, чего они в таком раскладе вообще ожидают от своей голодовки? Что Путин за них в суд заявление подаст?
угу...
Date: 2012-04-11 03:12 pm (UTC)Дык...
Date: 2012-04-11 03:33 pm (UTC)no subject
Date: 2012-04-11 05:00 pm (UTC)Вот-вот...
Date: 2012-04-11 05:05 pm (UTC)no subject
Date: 2012-04-11 04:26 pm (UTC)Если верить Олегу Шеину...
Date: 2012-04-11 04:42 pm (UTC)Непонятно было, на кого они давят, если не на суд. На ЦИК? Но тогда требовать надо было не отставки победившего кандидата (ЦИК так не умеет), а видео с участков. На суд? Но суда нет. На Путина? Но если Путин что-то сделает, то он и создаст прецедент, и нарушит закон.
Голодовки и самосожжения -- это крайние меры, и протест ими надо завершать, а не начинать.
Re: Если верить Олегу Шеину...
Date: 2012-04-11 04:46 pm (UTC)Разве?
Date: 2012-04-11 05:04 pm (UTC)Я так понимаю, что про подачу иска в суд Шеин и Ко вспомнили после вежливого недоумения Путина, когда он во время отчета в Госдуме отвечал "эсэрке" Елене Драпеко.
Вспомнили бы раньше -- не был бы и иск таким сырым, полагаю.
Re: Разве?
Date: 2012-04-11 05:19 pm (UTC)no subject
Date: 2012-04-11 05:36 pm (UTC)А если как в "Крёстном отце"?
Date: 2012-04-13 11:15 am (UTC)А там к сливному бачку галеты с котлетами сзади скотчем прикручены.
А в самом бачке -- борщ...
Re: А если как в "Крёстном отце"?
Date: 2012-04-13 06:30 pm (UTC)